НЕ БОЙСЯ, МЫ С ТОБОЙ!
«Серёга Смирнов, мы с тобой». Эта надпись недавно появилась на стене корпуса электролизного производства Саяногорского алюминиевого завода. В одночасье простой парень Серёга стал материальным воплощением рабочего протеста против произвола цеховой администрации.
Серёгу избил на рабочем месте старший мастер. Не то, чтобы совсем уж избил, однако факт нанесения удара подтверждают два свидетеля. Начальник выразил своё недовольство то ли качеством проделанной работы, то ли её количеством. Серёга Смирнов ответил...да и не важно, что именно он ответил, главное, нарушил Серёга заведённый на заводе порядок. Согласно ему, при подобной беседе с мастером надо, не сбиваясь с ритма, задаваемого собеседником, удручённо кивать головой и молчать. Данную технику общения с начальством легко усвоить, понаблюдав, как показывают по телевизору какого-нибудь провинившегося министра, получающего нагоняй от своего всенародно избранного шефа. Возможно, поэтому их (министров) и не бьют. Прилюдно, по крайней мере.
Серёга до министра не дорос и на обидные слова старшего мастера ответил: «Что теперь - жить здесь прикажете?» За что и получил по морде, потому как не переживает за производство так сильно, как хотелось бы старшему мастеру. А вот мастер переживает, потому и не сдержался. Он уже и сам не рад, что так получилось, и даже, наступая на горло гордыне своей, неумело попросил у Серёги прощенье. Но Серёга, опираясь на поддержку коллектива, который руки не подаст за подобное прощение, пошёл в травмпункт снимать побои.
Дело по факту нанесения побоев уже в суде. Старший мастер-держиморда уволен «по собственному желанию». Однако суть не в этом, а в изменениях, произошедших с коллективом: дружнее стал что ли, сплочённее. Осознал свою историческую миссию, описанную основоположниками марксизма. Спорь потом, что не битие определяет сознание. В смысле бытие, конечно. Вот так и появилась у коллектива общая цель и дело: МЫ СУДИМ СТАРШЕГО МАСТЕРА!
Влетает в курилку гортальщик Жека и, не в силах более держать в себе новость, выдыхает:
- Раз побои произошли на рабочем месте, то и судить преступника надо за «превышение должностных полномочий».
- А что это за статья?
- Лёха, рамщик со второго корпуса, сказал какая, я сейчас не помню, вроде 268-я. Но по ней точно больше дают, чем по этой... ну, по Серёгиной.
- Надо судье обязательно сказать.
Далее обсуждается вопрос, на сколько лет нужно посадить злодея, чтобы и остальные устрашились, и неповадно было им не то чтобы руку на работягу подымать, но и голос повышать даже.
Заглянет в курилку бригадир, прихвостень мастеровский:
- Что, опять курим, когда работать-то будем?
- Идём, идём уже. Подходи буржуй- глазик выколю...
Впрочем, это ребята не вслух говорят, а так, про себя. Пока.
Как там классики русский бунт описывали, не помню точно, но смысл такой: мужик долго терпит, копит в себе обиду, зато когда выплеснет её наружу, всех забрызгает безжалостно, не утруждая себя размышлениями над тем, кто, в чём и насколько виноват.
Народ ведь не глуп, всё видит, всё примечает. Знает, кто и как себе карьеру делает, прикрываясь лозунгами о радении за общее с народом дело, и какие блага получает по результатам своего радения.
Это я сейчас про цех наш электролизный говорю. Не про министров с президентами, старающихся во благо народа расширить время и пространство своих полномочий. Нет, тех я просто в пример приводил, как надо правильно вид создавать, что работаешь. Восхищался их профессионализмом, так сказать. Я же не знаю их «кухню» так же хорошо, как знаю нашу, заводскую, на которой уже восемнадцать лет варюсь. Поэтому и пересказываю лишь то, что увидел по телевизору, и делюсь впечатлениями. А что – демократия! Красота!
Удар по Серёгиному лицу явился квинтэссенцией беспомощности старшего мастера, не было у которого на тот момент более никаких рычагов воздействия на работника, не справившегося, по его мнению, со сменным заданием. Заставить Серёгу исправить недостатки в проделанной работе можно было бы двумя способами:
1. «По-плохому», то бишь запугиванием. Однако запугать его было уже практически нечем. Потому как бояться что-либо потерять можно лишь до тех пор, пока есть что терять. Едва ли не ежедневные угрозы всех уволить уже приелись, и реально не воспринимаются. В тринадцатую зарплату верят только немногочисленные оптимисты, твёрдо зная при этом, что бОльшая её часть будет отобрана за различные нарушения трудовой дисциплины. Причём, вне зависимости от реальных поступков.
2. «По-хорошему», то бишь убеждением. Однако существовавший на то время тезис «Всё на заводе наше, поэтому относиться ко всему надо соответствующе», не вызывал уже даже кривой ухмылки. Все прекрасно понимали, чьё это всё на самом деле, и кому будет в конечном итоге хорошо от всеобщего искоживонвылезания. Подозревали, что именно тому, кто сгибает их всё ниже и ниже, подготавливая себе эдакий трамплин для следующего карьерного прыжка.
Осознав бесперспективность применения вышеописанных способов, оказался бессилен перед Серёгой Смирновым старший мастер, кулаком поставивший точку в конце предложения. Предложения расширить временные рамки, оставшись поработать после ночной смены.
Но вкралась ошибка в расчёты мастера: тщательно сгибаемая пружина разогнулась раньше и гораздо динамичней, нежели предполагалось, запулив его куда-то в открытый космос и мимо ступеньки, и даже мимо самой карьерной лестницы.
Нельзя было демонстрировать принародно свою беспомощность, размахивая последним и, как оказалось, единственным своим аргументом. Ведь усматривается из уроков истории, что прилюдное проявление «хозяином» слабости является толчком к началу всеобщей консолидации и, как следствие, к бунту. Бунту по-нашему, по-русски, бессмысленному и беспощадному, потому как всё равно драчливого мастера не осудят. Уголовный кодекс считает удары побоями, если их сделано не менее трех. Уволиться же мастеру всё равно пришлось бы в соответствии с внутренним кодексом РУСАЛа, своеобразной конституцией предприятия, то есть независимо от прилагаемых правозащитниками усилий.
И никто не задавался вопросом, отчего всё-таки случилось рукоприкладство. Может быть, ночей мастер не спал - так сильно за производство переживал? А тут натолкнулся на демонстрационное безразличие к делу, в которое душу вкладывал - вот и случился нервный срыв.
Пожалеть бы его, да только какая жалость может быть, скажем, у мужиков, которые берлогу окружили кто с ружьём, кто с жердиной? Тот, кто уши сейчас в берлоге прижимает, летом баб их пугал, малину собирать не давал. Осенью поля травил, - не столько съест, сколько поизомнёт. Вот и вводят ему сейчас свежеструганную осину в нору не столько потому, что такая уж шкура ценная, сколько чтоб впредь неповадно было. Медведь понимает уже, что песец подкрался, но притворяется ещё, что ничего не слышит. Был бы поматёрей, взорвал бы снежной бомбой тишину леса, да так, чтобы у наложивших в штаны мужичков надолго охота к браконьерству пропала. Но, не судьба, однако, не матёрый он, - так, обычный пестун.
А параллели напрашиваются, чтобы провели их между главным начальником и самым главным. Первый, который по собственному желанию уже уволился, хотел время под свои интересы растянуть. И у второго подобная тенденция прослеживается. И у того, и у другого, согласно действующему законодательству, никаких негативных последствий со стороны власти за игры со временем не предвидится.
Остаётся только догадываться, не начнём ли мы по мордасам получать, ежели кое у кого новый фокус со временем не удастся?
Дядя Арчи, ноябрь 2008 г.

 

Сайт создан в системе uCoz